|
«От избытка чувств говорят уста…»
У каждого поэта есть собственная символика, ото-бражающая самые яркие грани мироощущения. У одних эти символы связаны с природой, у других с философ-скими прозрениями, у третьих определяющим в творчес-тве становится чувство. У ялтинского поэта Анатолия Масалова ключевыми символами в парадигме мысле-образов становятся: дорога, странник, посох, время, тайна, мироздание. Благодаря им энергия его творчес-тва направляется на проникновение во все временные пласты планетарного Бытия для того, чтобы узнать, понять, прочувствовать…
Анатолий Масалов известен как автор четырех поэтических сборников:
«Не дай душе окаменеть»,
«Волшебный посох»,
«На ветрах Ойкумены»,
«Сопредельные миры».
И мы имеем возможность вместе с ним пройти Путь, на котором он разговаривал с Вечностью.
«…В какую высь еще стремится дух?
В какую даль торопится сознанье?
И вновь и вновь я напрягаю слух
И ощущаю тяжесть мирозданья»,
— нет лукавства в этих строках, есть тревога, есть вечная душевная боль, ибо принимая и себя, и каждого из нас как необходимую частицу Вселенной, поэт посто-янно доказывает стихами неслучайность человека в этом мире. И доказывает убедительно.
Первая книга «Единосущность» — условно разде-лена на стихи, посвященные природе, истории, филосо-фии. Но, на мой взгляд, самыми философскими все-таки являются стихотворения о природе, в которых про-является явно пантеистический подход поэта к Бытию, когда природа становится первоисточником всего.
О природе, перед которой он смиренно склоняет голову, ибо не в силах постичь ее тайны. И задает вопросы, созерцательная подоплека которых совершен-но не требует ответа, потому что ответа нет:
«…Зачем с остуженных дерев
Упали листья наизнанку,
Зачем осота белый пух
Ошеломить пытался местность…
И стрекоза, не кончив круг,
Ушла витками в неизвестность».
Слишком часто Анатолий Масалов задает вопросы, и для меня это его качество — признак детской удивлен-ности перед зримым миром: кто я? откуда пришел? Куда уйду потом? Согласитесь, взрослые, с их эмпирическим подходом к познанию, обычно таких вопросов не задают, они не видят в них смысла.
Но для поэта, как и для ребенка, интуитивный способ исследования мира так же естествен, как и само понятие тайны. И потому именно в первом сборнике трепетное, бережное отношение к сущему проявляется наиболее ярко.
Поэт благодарит Бога за то, что живет и принимает окружающее таким, какое оно есть, и не пытается изме-нить его, ощущая во всем высшую волю:
«Любого хочется дождя, любого.
И слова женщины пустой
услышать хочется порой
незлого…».
Сахалинские сопки, любовь, смена дня и ночи, раз-мышления одинокого человека, снег… Много тем, о которых пишет поэт, много незаметных событий, о которых он просто свидетельствует. В этом и проявля-ется его мудрость:
«Пусть мало, в сущности, чудес,
Но чувство с вымыслом сдружилось,
и что бы там ни говорилось —
Мы тоже — Путники небес».
«Волшебный посох», следующая книга Анатолия Масалова, более динамична — это посох странника, путь которого – бесконечный поиск истины:
«…Я вечно странствовать хочу,
Как тот школяр испачкан мелом,
Я глобус старенький верчу,
А мир все тот же черно-белый…».
Поэты могут бродить по свету и везде чувствовать себя уютно: и в хижине, и во дворце, и в поле, под открытым небом. Поэты могут исследовать миры своего воображения, и тогда рамки их восприятия неизмеримо расширяются: приходят озарения, когда понятным становится и устройство вселенной, и закон причин и следствий, и чувство, и мысль:
«Поэзия – волшебный посох,
Веди по кругу бытия.
Открой мне суть своих вопросов…»
Первый раздел книги «Новый круг» посвящен истории родной поэту земли – Киммерии, Тавриды, когда
«…коротался давний век
и высокими ночами
начинался человек».
Историческая тематика — одна из самых любимых, и поэт проводит ее красной нитью через каждую книгу.
Он постоянно разворачивает действо, которое начинается сотворением земли и человека, продол-жается и развивается в походах и набегах древних кочевников-язычников, переносится в Античную Элладу, затрагивает историю римлян.
Поэт размышляет о преходящем значении побед и поражений, о преемственности древних цивилизаций, их верований и обожествлений:
«Еще прибавится раздумий:
зачем у тех музейных мумий
три пальца сложены в щепоть?..».
И, отдыхая от долгого путешествия во времени, поэт останавливается и обращает свой взор к приро-де — «такому зеленому чуду» философу-богомолу; к осеннему лесу, который дарит вдохновение. Наступает ночь,
«…И скрипнет тягостно кровать.
Так хочется печеных яблок…»,
«…но в сон провалится сознанье,
и вновь в глубины Мирозданья
откроется земному дверь…».
Но действо не угасает. Поэт, увлеченный идеей показать человека во всех его ипостасях, ведет нас в настоящее.
В новом цикле «Поле вековое» мы неистово, без-удержно, ярко врываемся вместе с автором в новую для нас среду – жизнь цыган, где чувства естественны, где отношение к миру по-детски непосредственно, где наи-более остро чувствуется слияние с природой не одного человека, но – целой нации.
Мятущаяся душа поэта, так же, как и мятежная ду-ша цыган, рвется к свободе.
От чего? Автор понимает, что свобода эта условна.
Но как заманчиво стать бродягой, забыть на время об обязанностях и уйти с табором в просторы степей и «мир по-божьему любить», и «быть свободным и красивым, и охочим до любви…». Цыгане-странники и поэт-странник понимают друг друга, чувствуя необъяс-нимое родство: «Мы, цыган, с тобою тезки…».
И поэтому поэт просит о сострадании и оправды-вает бунтарство цыган особым моральным законом этого свободолюбивого народа, запрещающим насилие человека над человеком:
«С малых лет хранит он святость:
Лучше выпросить кусок,
Чем ударить твердым в мякоть,
Или в смертное, в висок…».
Удивительное единение души и тела цыган с приро-дой захватывает поэта, наполняет его душу щемящей тоской и сожалением о собственном бессилии всегда видеть «эти росы, без предела эту высь»…
Поэт расстается с цыганами и возвращается к семейному очагу.
Цикл «Зажги потухшую звезду» посвящен любви. Отношения с любимой иногда складываются не просто, но поэт счастлив, потому что женщина – найденная по Божьей воле его необходимая половина – и есть тот самый ангел-хранитель, без которого странствующий поэт теряет нечто очень важное: дом, в который он всегда может возвратиться и отогреться сердцем:
«…огарок оплывшей свечи, свет лунный в проеме оконном. «Как руки твои горячи, как чувства твои потаенны…».
Рядом с любимой поэт становится молодым.
В обрядности семейных традиций присутствует тай-на, о которой знают только двое:
«…Но не жить без тебя, не творить добрых дел,
Я пришел в этот мир… Я любви захотел…».
В странствиях поэта были пройдены века, покры-тые мраком времен, были исследованы глубины сво-бодной натуры цыган, было и завершение пути у тепло-го семейного очага, согревшего поэту сердце. И теперь начинается кульминация действа — странствие души.
В цикле «Тихий вечер» поэт-странник становится поэтом-философом. Он силой своего воображения по-сещает иные миры, которые открываются перед ним, и вместе со стихами к поэту приходят озарения. Душа свободна, и поэт слышит неслышимое, видит невиди-мое:
«Пусть на вечный вопрос и не слышен ответ,
Но придет озарение свыше…
И особой тоскою тоскует поэт,
И об этом, наверное, пишет».
Пространство, в котором ныне обитает поэт, не под-чиняется законам физики, его многомирность неопреде-лима. Картины сущего видятся поэтом в ином ракурсе, в масштабе галактическом, где человек и природа нераз-дельны, поскольку единоначальны:
…Дымилось без устали где-то кадило,
Звучала какая-то странная месса,
И солнце к вселенскому краю катилось,
И тучи бодались над краешком леса,
И сердце сжималось, и вены вязались
В тугие узлы, учащалось дыханье,
И цвел необычно обычный физалис,
И гром рокотал посреди Мирозданья.
Поэт-философ пытается осмыслить неразрешимый вопрос о судьбе, смысл которой сводится к тому, чтобы
«…выйти из одной точки, чтобы прийти в другую… Твое движение от рождения в Беспредельное – твое будущее. Пройденный тобою путь от рожде-ния в Беспредельное – твоя вечность. Тот момент, когда ты обо всем этом думаешь – твое настоя-щее…»
Поэт знает, что на таком невозможно длинном пути, когда и душу, и тело подстерегают неисчислимые опас-ности, для человека есть только один выход:
«…Тебе остается верить в себя…».
Последние две книги Анатолия Масалова:
«На ветрах Ойкумены» и «Сопредельные миры» — не просто страницы, заполненные текстами. Это произ-ведения искусства, где органично переплетаются автор-ский поэтический рисунок и графические откровения видной ялтинской художницы Эрики Заргарян, воссозда-вая картины прошлого, объединяя их под одним назва-нием. Автор «провидит» прошлое и снова возвращается во «время оно», чтобы еще и еще раз почувствовать неизреченную тоску своих далеких предков, которым не хватило жизни, чтобы достичь конца бесконечной степи:
«О темный век враждующих племен!
Даруй свободу будущему веку!
С каких же незапамятных времен,
Вселенский дух, ты нужен человеку…»
Поэтически осмысленные мифологические картины затрагивают глубинные пласты архетипов в душе современного человека и наполняют эту самую душу, развращенную суетой и блеском цивилизации, особым чувством недостижимости…
Недостижимости чего?
Может, мифического рая? А, может, истины?
Непроницаем Времени покров.
Молчат курганы, склепы и гробницы.
На горизонте плещутся зарницы,
И замер ход всех башенных часов…
Несомненно, кульминацией всего творчества Анатолия Масалова является его венок сонетов, напол-ненный исторически-философским содержанием.
Изданный отдельной книгой под названием «Сопредельные миры», он удивляет цельностью, осо-бым нервным пульсом, пронизывающем каждую строку.
«Бунтует дух и движется к истокам», и потому поэт не ищет простоты, не заигрывает с читателем, а, свободно владея словом и крайне сложной формой стиха, размышляет сам и заставляет мучительно раз-мышлять других:
«Да, видно, никому не суждено
Цепь разомкнуть земных противоречий,
и по ночам пророком жгутся свечи,
и пьет поэт дешевое вино…».
И, если уж привычно говорить о преемственности традиций, то вынесенная в эпиграф строка К. Бальмон-та «Мне грезится Египет, Атлантида…», ставшая первой строкой магистрала, многое расшифровывает в поисках идейного содержания венка.
Словно драгоценный камень в море, поэт Серебря-ного века бросил в будущее мысль, и современный поэт, вечно ищущий философ, подхватил ее, насытив соб-ственным видением материала. И трудно сказать, что в этой книге звучит ярче: поэтическая строка или графи-ческий рисунок. Более удачного сочетания, более удачного решения я в оформлении поэтических сборни-ков крымских авторов еще не встречала.
читать дальше
|
